Неточные совпадения
Она как будто очнулась; почувствовала всю трудность без притворства и хвастовства удержаться на той высоте, на которую она хотела подняться; кроме того, она почувствовала всю тяжесть этого мира горя,
болезней, умирающих, в котором она жила; ей мучительны показались те усилия, которые она употребляла над собой, чтобы любить это, и поскорее захотелось на свежий воздух, в Россию, в Ергушово, куда, как она узнала из письма, переехала уже ее
сестра Долли с детьми.
— Да вот этот господин, может быть, Петр-то Петрович! По разговору видно, что он женится на его
сестре и что Родя об этом, перед самой
болезнью, письмо получил…
И, схватив за руку Дунечку так, что чуть не вывернул ей руки, он пригнул ее посмотреть на то, что «вот уж он и очнулся». И мать и
сестра смотрели на Разумихина как на провидение, с умилением и благодарностью; они уже слышали от Настасьи, чем был для их Роди, во все время
болезни, этот «расторопный молодой человек», как назвала его, в тот же вечер, в интимном разговоре с Дуней, сама Пульхерия Александровна Раскольникова.
Кажется, ни за что не умрешь в этом целебном, полном неги воздухе, в теплой атмосфере, то есть не умрешь от
болезни, а от старости разве, и то когда заживешь чужой век. Однако здесь оканчивает жизнь дочь бразильской императрицы,
сестра царствующего императора. Но она прибегла к целительности здешнего воздуха уже в последней крайности, как прибегают к первому знаменитому врачу — поздно: с часу на час ожидают ее кончины.
Ни брата у меня не было, ни
сестры; то есть, по правде сказать, был какой-то братишка завалящий, с английской
болезнью на затылке, да что-то скоро больно умер…
Аннушка умерла в глубокой старости, в том самом монастыре, в котором, по смерти
сестры, поселилась тетенька Марья Порфирьевна. Ни на какую
болезнь она не жаловалась, но, недели за две до смерти, почувствовала, что ей неможется, легла в кухне на печь и не вставала.
Нам всем жаль, что нашего народу никого не придется угостить. Разве удастся залучить фотографа, но и то еще не верно.
Сестра останется у нас, пока я не соберусь в Нижний, куда должна заехать за мной жена, осмотревши костромское именье. — Это уже будет в половине июня. Так предполагается навестить Калугу и Тулу с окрестностями… [В Калуге жили Оболенский и Свистунов, в Туле — Г. С. Батеньков. В письме еще — о
болезни Ф. М. Башмакова в Тобольске (Пущину сообщили об этом его сибирские корреспонденты).]
В Петербурге навещал меня, больного, Константин Данзас. Много говорил я о Пушкине с его секундантом. Он, между прочим, рассказал мне, что раз как-то, во время последней его
болезни, приехала У. К. Глинка,
сестра Кюхельбекера; но тогда ставили ему пиявки. Пушкин просил поблагодарить ее за участие, извинился, что не может принять. Вскоре потом со вздохом проговорил: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского!»
Мать отвечала очень почтительно, что напрасно матушка и сестрица беспокоятся о нашем кушанье и что одного куриного супа будет всегда для нас достаточно; что она потому не дает мне молока, что была напугана моей долговременной
болезнью, а что возле меня и
сестра привыкла пить постный чай.
Услыхав о несчастном убийстве Груши и о постигшей Вихрова
болезни, она сейчас же явилась к нему уже в коричневом костюме
сестер милосердия, в чепце и пелеринке и даже с крестом на груди.
Она с участием заговорила о здоровье его
сестры Нины Федоровны. Месяца два назад у его
сестры вырезали рак, и теперь все ждали возврата
болезни.
Ухода и заботливости о Дорушкином спокойствии было столько, что они ей даже надоедали. Проснувшись как-то раз ночью, еще с начала
болезни, она обвела глазами комнату и, к удивлению своему, заметила при лампаде, кроме дремлющей на диване
сестры, крепко спящего на плетеном стуле Долинского.
Дора во время этой
болезни чувствовала себя настолько сильною, что даже могла ухаживать за
сестрою, но тотчас же, как Анна Михайловна начала обмогаться, Дора опять сошла в постель и еще посерьезнее прежнего.
Во время
болезни Анны Михайловны, когда еще Дора бродила на ногах, она, например, один раз ужасно рассердилась на Риголетку за то, что чуткая собачка залаяла, когда она входила в слабо освещенную комнату
сестры.
Нечего делать, надо велеть молчать сердцу и брать в руки голову: я приготовляю мать к тому, чтобы она, для Маниной же пользы, согласилась позволить мне поместить
сестру в частную лечебницу доктора для больных душевными
болезнями».
Но судьба мне послала человека, который случайно открыл мне, что ты воспитываешься у Палицына, что он богат, доволен, счастлив — это меня взорвало!.. я не хотел чтоб он был счастлив — и не будет отныне; в этот дом я принес с собою моего демона; его дыхание чума для счастливцев, чума…
сестра, ты мне простишь… о! я преступник… вижу, и тобой завладел этот злой дух, и в тебе поселилась эта
болезнь, которая портит жизнь и поддерживает ее.
Потом жандарм говорил о близости осеннего перелёта птиц, о войне и
болезни жены, о том, что за женою теперь ухаживает его
сестра.
Во всей природе видит дикарь человекоподобную жизнь, все явления природы производит от сознательного действия человекообразных существ Как он очеловечивает ветер, холод, жар (припомним нашу сказку о том, как спорили мужик-ветер, мужик-мороз, мужик-солнце, кто из них сильнее),
болезни (рассказы о холере, о двенадцати сестрах-лихорадках, о цынге; последний — между шпицбергенскими промышленниками), точно так же очеловечивает он и силу случая.
В начале апреля 1870 года моя матушка Клавдия Архиповна, вдова поручика, получила из Петербурга, от своего брата Ивана, тайного советника, письмо, в котором, между прочим, было написано: «
Болезнь печени вынуждает меня каждое лето жить за границей, а так как в настоящее время у меня нет свободных денег для поездки в Мариенбад, то весьма возможно, что этим летом я буду жить у тебя в твоей Кочуевке, дорогая
сестра…»
— Господу изволившу, обыде мя
болезнь смертная… Но не хотяй смерти грешнику, да обратится душа к покаянию, он, сый человеколюбец, воздвиг мя от одра болезненного. Исповедуя неизреченное его милосердие, славлю смотрение Создателя, пою и величаю Творца жизнодавца, дондеже есмь. Вас же молю, отцы, братие и
сестры о Христе Исусе, помяните мя, убогую старицу, во святых молитвах своих, да простит ми согрешения моя вольная и невольная и да устроит сам Спас душевное мое спасение…
Ко мне приехала из провинции
сестра; она была учительницей в городской школе, но два года назад должна была уйти вследствие
болезни; от переутомления у нее развилось полное нервное истощение; слабость была такая, что дни и ночи она лежала в постели, звонок вызывал у нее припадки судорог, спать она совсем не могла, стала злобною, мелочною и раздражительною.
— Бедная Нина, как ты настрадалась! — первое, что я услышала от моей названной
сестры, когда открыла глаза после тяжелой
болезни.
— Какая мысль! Это еще лучше! Я именно лучше обреюсь и слягу, а вы напишите
сестре, что я болен. Только какую бы мне изобресть
болезнь?
— Говорят, что всякий раз во вступительной лекции по женским
болезням советуют студентам-медикам, прежде чем раздевать и ощупывать больную женщину, вспоминать, что у каждого из них есть мать,
сестра, невеста…
Он задавал вопросы, а медик отвечал. Он спросил, не был ли отец Васильева болен какими-нибудь особенными
болезнями, не пил ли запоем, не отличался ли жестокостью или какими-либо странностями. То же самое спросил о его деде, матери,
сестрах и братьях. Узнав, что его мать имела отличный голос и играла иногда в театре, он вдруг оживился и спросил...
С моими товарищами по летнему сезону я прощаюсь, как
сестра с
сестрами и братьями. Мы успели привязаться друг к другу за это лето. А пережитая
болезнь «театрального дитя», как прозвал Чахов моего сынишку, еще больше сблизила нас.
Приехал доктор, пощупал пульс больного и объявил названой
сестре, что кризис миновал и есть надежда на благополучный исход
болезни.
Нельзя было даже с уверенностью сказать, что более поразило ее: известие ли о том, что предназначеный для нее жених Виктор Павлович Оленин оказался женатым человеком, или же
болезнь ее
сестры.
Теперь, оправившись от
болезни, она с доктором уезжает за границу. Муж и
сестра, как видите, провожают их.
Фанни Михайловна и Зина — поездка последней в Петербург, по случаю постигшей ее
болезни, была отложена на год — окружили Николая Герасимовича теплым попечением, одна — матери, другая —
сестры.
С нескрываемым беспокойством следила она за ходом
болезни, и сам доктор приписывал нормальность этого хода тщательным и непрерывным попечениям самоотверженной и идеальной
сестры милосердия, как он не раз называл Наталью Федоровну.
Сильно поэтому, почти до
болезни, встревожило Сергея Сергеевича письмо его племянницы княжны Людмилы Васильевны Полторацкой, которая в ярких красках описывала ему обрушившееся на нее несчастье — трагическую смерть ее матери, а его
сестры, и служанки-подруги — Тани.
— Нет, одна
сестра ваша, да вы, конечно, забыли в своей
болезни, что приехали вместе с нею.
Их беседа не пошла дальше, была прервана приездом
сестры Антонины Сергеевны, Лидии Сергеевны Нитятко, жены тайного советника, заведующего"отдельной частью", делового чиновника, на прямой дороге к самому высокому положению, о каком только можно мечтать на гражданской службе. Она вышла за него молодою вдовой, бездетной. Первый ее муж был блестящий военный, унесенный какою-то острой, воспалительной
болезнью.